Плотник есть плотник: за ним всегда работа бегает - не он за работой. Так что взяли Егора, можно сказать, с поясным поклоном в плотницкую бригаду местной строительной конторы. Взять-то взяли, а через полмесяца...

-     Полушкин! Ты сколько дней стенку лизать будешь?

-     Так ведь это... Доска с доской не сходится.

-      Ну и чёрт с ними, с досками! Тебе что ль тут жить? У нас план горит, преми­альные...

-     Так ведь для людей же...

-     Слазь с лесов! Давай на новый объект!

-     Так ведь щели.

-     Слазь, тебе говорят!..

Слезал Егор. Слезал, шёл на новый объект, стыдясь оглянуться на собственную работу. И с нового объекта тоже слезал под сочную ругань бригадира, и снова куда- то шёл, на какой-то самоновейший объект, снова делал что-то где-то, топором тюкал, и снова волокли его, не давая возможности сделать так, чтобы не маялась совесть.

А через месяц вдруг швырнул Егор казённые рукавицы, взял личный топор и притопал домой за пять часов до конца работы и сказал жене:

-       Не могу я там, Тинушка, ты уж не серчай. Не дело у них - понарошка какая-то.

-     Ах горе ты моё, бедоносец юродивый!..

Откочевал он в другую бригаду, потом в другую контору, потом ещё куда-то. Мыкался, маялся, ругань терпел, но этой поскаковской работы терпеть никак не мог научиться. И мотало его по объектам да бригадам, пока не перебрал он их все, что были в посёлке. А как перебрал, так и отступился: в разнорабочие пошёл. Это, стало быть, куда пошлют да чего велят.

И здесь, однако, не всё у него гладко сходилось. В мае - только земля вздохнула - определили его траншею под канализацию копать. Прораб лично по верёвке трас­су ему отбил, колышков натыкал, чтоб линия была, по лопате глубину отметил:

-     Вот до сих, Полушкин. И чтоб по ниточке.

-     Ну, понимаем.

-        Нормы не задаю: мужик ты совестливый. Но чтоб...

-     Нет тут вашего беспокойства.

-     Ну, добро, Полушкин. Приступай.

Поплевал Егор на руки, приступил. Землица сочная была, пахучая, лопату при­нимала легко и к полотну не липла. И тянуло от неё таким родным, таким ласко­вым, таким добрым теплом, что Егору стало вдруг радостно и на душе уютно. И копал он с таким старанием, усердием да удовольствием, с каким работал когда-то в родимой деревеньке. А тут майское солнышко, воробьи озоруют, синь небесная да воздух звонкий! И потому Егор, про перекуры забыв, и дно выглаживал, и стеноч­ки обрезал, и траншея за ним еле поспевала.

-      Молоток ты, Полушкин! - бодро сказал прораб, заглянувший через три часа ради успокоения. - Не роешь, а пишешь, понимаешь!

Похвалу начальства Егор уловил и наддал изо всех сил, чтобы только угодить хорошему человеку. Когда прораб явился в конце рабочего дня, чтобы закрыть на­ряд, его встретила траншея трёхдневной длины.

-      Три смены рванул! - удивился прораб, шагая вдоль канавы. - В передовики выходишь, товарищ Полушкин, с чем я тебя и...

И замолчал, потому что ровная в нитку траншея делала вокруг ничем не при­мечательной кочки аккуратную петлю и снова бежала дальше, прямая как стрела.

Не веря собственным глазам, прораб долго смотрел на загадочную петлю и не менее загадочную кочку, а потом потыкал в неё пальцем и спросил почти шёпотом:

-     Это что?

-     Муравьи, - пояснил Егор.

-     Какие муравьи?

-      Такие, это... Рыжие. Семейство, стало быть. Хозяйство у них, детишки. А в кочке, стало быть, дом.

-     Дом, значит?

-      Вот я, стало быть, как углядел, так и подумал...

-     Подумал, значит?

Егор не уловил ставшего уже зловещим рефрена. Он был очень горд справедли­во заслуженной похвалой и собственной инициативой, которая позволила в непри­косновенности сохранить муравейник, случайно попавший в колею коммунального строительства. И поэтому разъяснил с воодушевлением:

-     Чего зря зорить-то? Лучше я кругом окопаю...

-     А где я тебе кривые трубы возьму, об этом ты не подумал? На чьей шее я чу­гунные трубы согну? Не сообразил?

Про петлю вокруг муравьиной кучи прораб растрезвонил всем, кому мог, и про­ходу Егору не стало. Но он терпел по великой своей привычке к терпению, ещё ласково улыбался, а сын Колька ходил сплошь в синяках да царапинах: он дрался с одноклассниками за то, что те смеялись над его отцом.

(По Б. Васильеву)

Борис Львович Васильев (1924-2013) - русский писатель-фронтовик. Его ро­ман «Не стреляйте в белых лебедей» был экранизирован в 1980 году.