Среди белого дня боевая лошадь красноармейца Трофима родила жеребёнка.

За станицей в лугу пулемёт доканчивал ленту, и под его жизнерадостный стро­чащий стук, в промежутке между первым и вторым орудийными выстрелами, ры­жая кобыла любовно облизала первенца, а тот впервые ощутил полноту жизни и незабываемую сладость материнской ласки.

Когда второй снаряд упал где-то за гумном, из хаты, хлопнув дверью, вышел Трофим и направился к конюшне.

-     Та-а-ак... Значит, ожеребилась? Нашла время, нечего сказать. - В последней фразе сквозила горькая обида.

Жеребёнок стоял на тонких пушистых ножках, как игрушечный деревянный конёк.

«Убить его?» - подумал Трофим.

Утром он вышел из хаты с винтовкой. Солнце ещё не всходило. На траве розо­вела роса. Луг, истоптанный сапогами пехоты, изрытый окопами, напоминал за­плаканное, измятое горем лицо девушки. Около полевой кухни возились кашева­ры. На крыльце сидел эскадронный. Пальцы, привыкшие к бодрящему холодку револьверной рукоятки, неуклюже вспоминали забытое, родное - плели половник для вареников.

Эскадронный смёл с колен обрезки хвороста, спросил:

-     Идёшь жеребёнка ликвидировать?

Трофим молча махнул рукой и прошёл в конюшню.

Эскадронный, склонив голову, ждал выстрела. Прошла минута, другая, но вы­стрела не последовало.

Так и остался жеребёнок при эскадроне.

Как-то, через месяц, под станицей Усть-Хопёрской эскадрон Трофима ввязался в бой с казачьей сотней. На полпути Трофим безнадёжно отстал от своего взвода. Ни плеть, ни удила, до крови раздиравшие губы, не могли понудить кобылу идти в бой вместе со всеми. Высоко задирая голову, хрипло ржала она и топталась на одном месте до тех пор, пока жеребёнок не догнал её. Трофим прыгнул с седла, пихнул в ножны шашку и с перекошенным злобой лицом рванул с плеча винтов­ку и схватил на мушку выточенную голову жеребёнка. Рука ли дрогнула сгоряча, или виною промаха была ещё какая-нибудь причина, но после выстрела жеребёнок дурашливо взбрыкнул ногами, тоненько заржал и, выбрасывая из-под копыт седые комочки пыли, описал круг и стал поодаль...

В эту ночь эскадрон ночевал в степи возле неглубокого буерака. Перед рассве­том подошёл к Трофиму эскадронный, в потёмках присел рядом и, поглядывая на меркнувшие звёзды, сказал:

-      Жеребёнка своего уничтожь! Наводит панику в бою... Гляну на него, и рука дрожит... рубить не могу. А всё через то, что вид у него домашний, а на войне по­добное не полагается... Сердце из камня обращается в мочалку... И между прочим, не стоптали поганца в атаке, промеж ног крутился... - Помолчав, он мечтательно улыбнулся, но Трофим не видел этой улыбки. - Понимаешь, Трофим, хвост у него, ну, то есть... положит на спину, взбрыкивает, а хвост, как у лисы... Замечательный хвост!..

На следующий день была переправа через Дон. Рядом с лошадьми, держась за гривы, подвязав к винтовкам одежду и подсумки, плыли красноармейцы.

Напрягая зрение, Трофим увидал и жеребёнка. Плыл он толчками, то высоко выбрасываясь из воды, то окунаясь так, что едва виднелись ноздри.

Ветер, плеснувшийся над Доном, донёс до Трофима тонкое, как нитка паутины, призывное ржанье: и-и-и-го-го-го!..

Крик над водой полоснул Трофима по сердцу, и чудное сделалось с человеком: пять лет войны прошёл, сколько раз смерть засматривала ему в глаза, и хоть бы что, а тут побелел до пепельной синевы — и, ухватив весло, направил лодку против течения, туда, где в коловерти кружился обессилевший жеребёнок.

Жеребёнок ржал всё реже и глуше. И крик его до холодного ужаса был похож на крик ребёнка.

На правом берегу белый офицер в парусиновой рубахе гаркнул:

-     Пре-кра-тить стрельбу!..

Через пять минут Трофим был возле жеребёнка, левой рукой подхватил его под живот, захлёбываясь, судорожно икая, поплыл к левому берегу. С правого берега не стукнул ни один выстрел.

Последнее чудовищное усилие - и ноги Трофима скребут землю. Волоком вы­тянул он на песок маленькое тельце жеребёнка.

Качаясь, встал Трофим на ноги, прошёл два шага по песку и, подпрыгнув, упал на бок. Словно горячий укол пронизал грудь; падая, услышал выстрел. Одинокий выстрел в спину - с правого берега. На правом берегу офицер в изорванной пару­синовой рубахе равнодушно двинул затвором карабина, выбрасывая дымящуюся гильзу, а на песке, в двух шагах от жеребёнка, корчился Трофим, и жёсткие поси­невшие губы, пять лет не целовавшие детей, улыбались и пенились кровью.

(По М.А. Шолохову)

Михаил Александрович Шолохов (1905-1984) - советский писатель и обществен­ный деятель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1965) «за художественную силу и цельность эпоса о Донском казачестве в переломное для России время».