«Вот мой Пугач: при первом взгляде

Он виден — плут, казак прямой!

В передовом твоём отряде

Урядник был бы он лихой».

А. С. Пушкин «Д. В. Давыдову»

Марина Цветаева писала: «В «Капитанской дочке» не было ка­питанской дочки, до того не было, что и сейчас я произношу это название механически... говорю «Капитанская дочка», а думаю «Пу­гачёв». Единственное действующее лицо. Вся вещь оживает при звоне его колокольчика. Мы все глядим во все глаза и слушаем во все уши: ну что-то будет? И что бы ни было: есть Пугачёв — мы есть».

Пушкинский Пугачёв — собирательный образ: разбойник, лю­доед, бес, «добрый молодец», всех погубивший, одного Гринёва полюбивший. Внешность Пугачёва соответствует созданному об­разу: «лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В чёр­ной бороде его показывалась проседь, живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плу­товское».

«Пугачёв сидел на первом месте, облокотясь на стол и подпи­рая чёрную бороду свою кулаком. Черты лица его... не изъявляли ничего свирепого».

Повесть свою Пушкин опубликовал как «семейственные записки Петра Андреевича Гринёва». На самом деле за молодым офицером стоял сам автор. Такую замену писатель использовал для того, чтобы никто не мог обвинить его в сочувствии к Пугачёву. Мо­лодой Гринёв сочувствовал самозванцу: «Не могу изъяснить то, что я чувствовал, расставаясь с этим ужасным человеком, извергом, злодеем для всех, кроме одного меня. Зачем не сказать истины? В эту минуту сильное сочувствие влекло меня к нему. Я пламенно желал вырвать его из среды злодеев... и спасти его голову, пока ещё было время».

Благодаря обстоятельствам, Гринёв сдружился с Пугачёвым, и последний иногда откровенничал с молодым офицером. Однажды, когда Пётр Андреевич предложил предводителю «прибегнуть к милосердию государыни» и сдаться, самозванец ответил: «Чем триста лет питаться падалью, лучше один раз напиться живой крови, а там что бог даст». Для Пугачёва важно не то, сколько властво­вать, а сам факт властвования.

И всё же Пугачёв не был самовластен. Яицкие казаки, зачин­щики бунта, управляли его действиями, ибо не имел он другого достоинства, как военные познания и необыкновенную дерзость. Пугачёв ничего не делал без согласования со своими приближен­ными; они же часто действовали без его ведома. Они оказывали ему внешнее почтение, при народе ходили за ним без шапок и били ему челом; наедине обходились с ним как с равным товарищем. Пугачёв скучал под их опекою. Хотя иногда вождь говорил: «Ну, братцы, затянем-ка на сон грядущий мою любимую песенку». И они вместе запевали бурлацкую песню.

Большинство простых людей считало его настоящим царём и относилось к нему с уважением, встречало хлебом-солью, на­зывало «наш батюшка».

Постепенно Пугачёв начинает понимать, что дело его обрече­но и даже самые ярые сторонники могут в любой момент предать его. «Бог весть. Улица моя тесна; воли мне мало. Ребята мои ум­ничают. Они воры. Мне должно держать ухо востро; при первой неудаче они «свою» шею выкупят моею головою» (эти слова Пу­гачёва оказались пророческими). Но как человек целеустремлён­ный Пугачёв не мог отказаться от начатого им дела. Он не мог оставить людей, которые поверили и пошли за ним: «поздно мне каяться. Для меня не будет помилования. Буду продолжать как начал».

В повести «Капитанская дочка» Пугачёва мы видим с несколь­ких сторон: он благороден, ибо пощадил Гринёва, помог ему спас­ти Машу Миронову и наказал бесчестного Швабрина, но он и жес­ток. Как писал Ф. М.Достоевский, Пугачёв отличается «зверством, а вместе беззаветным русским добродушием».